№79 / 30.09.2009 г.

Нет, это не журналистская находка, это они сами так себя называют. Потому что без малого 60 лет живут здесь. Во всяком случае, Валентина Васильевна Бубнова уж точно. Она родом из деревни Покровское Горелуховского сельсовета. Отсюда её родители, дедушка с бабушкой. Дом, в котором они с мужем живут, строили отец её и брат. «Папа, – не без гордости рассказывает Валентина Васильевна, – был в своё время председателем местного колхоза, потом работал «сельским». Так что семья у них грамотная была. В деревне и школа была начальная. Говорит, построили её по распоряжению самой Крупской. Потом детвора доучивалась в Михайловском, приходилось ходить и в Макеево. Валентина Васильевна, когда школу-то окончила, поступила в Рыльск учиться «на фельдшерицу». Больше 40 лет отработала она на медицинском поприще, из них около 30 – в Яньковском ФАПе. Так бы, наверное, и по сей день отмеряла пять километров туда и обратно, если б не болезнь окаянная. Бывало ведь и в дождь, в слякоть в темноте кромешной, а в последнее время одна, добиралась домой. 

– Ох, страху натерпелась, – вспоминает она. – Идёшь, куст где шелохнётся, а тебе бог знает что мерещится... Раньше доярки, трактористы из нашей деревни в колхозе работали. Теперь ни доярок, ни хозяйства...

Удивительное дело, но сдается, что деревни, как люди, и судьбы у них похожи. Рождаются, живут и умирают, заявив миру о себе счастливой безбедной жизнью, трудом праведным, муками сердечными, раздумьями всяческими. Наверное, у любой деревни, как у человека, есть душа. Она страдает, коли что-то неладное, она смеётся, когда в делах у людей радость какая поселилась. И живёт деревня, ни на минуту не сомневаясь в своей пригодности, в своей непогрешимой причастности к чему-то непременно важному и необходимому. Тогда люди, населяющие её, называют деревню хранительницей национальных традиций, источником вдохновенного крестьянского труда. А так оно и есть. И хотелось, чтобы так было всегда. Но проходит время и, скудеет деревенская суть. У людей вдруг появляются другие ценности, и они покидают родные места, другие уходят в мир иной... И тлеет душа деревни. Теперь уже смотрит она на белый свет подслеповатыми окошками скособоченных хат, матёрым репейником в прежде крепких палисадниках. Иногда, цепляясь за свою значимость и нужность роду человеческому, деревня продолжает жить, напоминая о себе отчаянным лаем одиноких дворняжек. Некоторые нынешние писатели называют это «угасанием энергетики российских пространств».

... Осень славная нынче выдалась. Тихо, тепло. Паутина блеснет на солнце. Редким дуновением ветерка сорвет желтый лист с яблони.

 – Этот сад сажала моя мама, – замечает Валентина Васильевна. Она первая вышла на наш стук в калитку. Потом, стараясь опередить хозяйку, обрушился на гостей огромный вислоухий кобель. 

– Байкал, назад! – скомандовала Валентина Васильевна. И, обращаясь к нам, заверила, что собака «не тронет». – Он у нас умный и добрый.

Байкал успокоился, обнюхал пришельцев, завилял хвостом – дескать, проходите, своими будете. И по его глазам, по его суетности и непривычной живости видно было, что несказанно рад он нечаянным гостям – явлению по нынешним временам редкому и фантастическому.

– Что я вам говорила?! – гладит Байкала Валентина Васильевна. – Вот тут мы и живём – в трудах и заботах. Только вот двор нынче не замела – вы уж не взыщите. Белье развесила...

По-прежнему – энергичная, боевая, говорливая. Такой её знают и помнят в Яньково, Горелухово, Сонино – там, где она помогала людям от хвори, там, где добрым словом и заботой не давала падать духом. Говорят, что беспокойная, уважительная, умница большая по лечебной части. А она не унимается – хлопочет, чем бы угостить... Арбузы несёт. Вот, – говорит, – сами с мужем вырастили. Огород у них огромный, ухожен по всем крестьянским нормам. Тыква – не в подъём, перцы болгар-ские – пухлые, ярко-красные. Картошки целый ворох – крупная, одна к одной. 

А дальше грядки с морковью и свеклой, кочаны капусты – налитые, тронешь – затрещат. Не огород, а выставка достижений народного хозяйства. А иначе они не могут, иначе крестьянская жизнь теряет всякий смысл. Только когда закроет деревню снежным покрывалом, и хлопоты немного улягутся, коротают вечера местные аборигены за воспоминаниями о прошлой юности, о вроде бы недавней шумной деревенской жизни. Две зимы уже минуло, как одни они тут остались.

– Бывает, что неделю – другую и никого не увидим, – включается в разговор муж Валентины Болеслав Ксенофонтович Трынта. Вообще-то в деревне его привыкли звать Борисом. А так он родом из Молдавии. Больше 30 лет назад приехал в эти края, да так и остался. Прирос душой к этим местам, а тут и дела сердечные случились. С тех пор неразлучны Борис и Валентина.

– Ой, он здесь главный пахарь на всю округу, – нахваливает мужа Валентина Васильевна. – Тут у нас кто и не живет сейчас, а огороды-то остались. Вот Бориса и просят обрабатывать. А он что – он отказать не может. Тем более, у него конь и плуг есть.

Раньше он работал трактористом, строил животноводческие фермы, когда надобность в этом была, когда еще колхоз был, потом СПК «Нива». Пастухом был. Словом, мастер на все руки. У него и двор, словно большая мастерская. В глубине сада – кузнеца. Делает Борис Ксенофонтович практически все орудия труда для обработки земли. Тут вам и мотыги, и плуги, и так называемые, распашки. Он в известную конструкцию, например, привносит что-то своё, усовершенствует, так сказать, для удобства в эксплуатации. Смастерил орудие, благодаря которому, к примеру, без особых усилий можно проделывать лунки и сеять. А как он мастерит хомуты, а гнет дуги и вообще делает искусно всю ременную упряжь – знают многие из окрестных деревень, отсюда и заказы везут. А он душой радуется, что людям пригодился. Рассказывать особо о себе, не мастак. А вот на вопрос «Откуда всё же умение такое мастеровое?» сказал, что, мол, в молдавских семьях, где ещё от цыган пошло шорничать и в кузне работать, каждый мужчина должен знать это ремесло. Но самая большая радость Бориса, судя по всему, это его Рыжик. Гнедой конь-красавец при виде хозяина спешит навстречу, потом, подойдя, трогательно тыкается мордой в плечо Бориса. Он взял коня под уздцы. Идём по тропинке. Тишина. Лучи солнца едва пробиваются сквозь ещё не совсем поредевший сад. В тихой этой заброшенности и неприкаянности есть светлая печаль.

– Иной раз вот в такой тишине стихи ко мне приходят, – говорит, оборачиваясь ко мне, Борис. – Может записать?

– А, вы Рыжика ведёте. А я цветов нарвала. В этом году такие астры красивые да крупные, – Валентина Васильевна держит яркий букетик в руках. – Пойдёмте по тропинке, огородами. Зачем же по бурьянам... Заросла совсем улица наша. Мы с Борисом, как можем обкашиваем... Вон видите – пруд, там раньше песок был, пляж. Теперь уж ничего. Только рыбаки изредка появляются. А ещё хаты в деревне частенько горят. Ага, жгут, то ли чего надо. Говорят, за металлом ходят... Жутко, порой, бывает. И мысли приходят: а не уехать нам тоже? Что ж это мы, как аборигены. У меня дочь в Курске живёт, работает. К нам вот приезжали летом два раза. Скучаем... Раньше корова была, а теперь здоровье не то. Хоть бы огород управить да птицу какую. Вот и машина ваша. Видите, обошлось без репьёв...

Сдаётся, что деревни, как люди и судьбы у них похожи. Наверное, у деревни и душа есть, как у человека. И жива она будет до тех пор, пока струится дым хоть из одной трубы, пока пашется земля и человеческая душа требует стихов. Вот и Покровское опустело, и остались в ней только два самых преданных и верных её жителя. Про таких говорят – они болеют родной деревней. А ещё говорят, что каких-то лет десять назад здесь было под 80 дворов. Здесь играли свадьбы, сыпался детский смех, вставали на зорьке гнать в стадо коров, собирали на огородах картошку с тыквами, а в садах – ядрёную антоновку. Светлая печаль ложится на душу. А то и горестная мука разрывает сердце. Да как же так? Доколе угасать будет «энергетика российских пространств?»

...Долго прощались. Желали хозяевам здоровья, а они благодарили гостей за то, что «хоть наговорились». И чувствовалось: грустинка, как говорят в таких случаях, в глаз попала. Когда я села в машину и ещё не успела захлопнуть дверцу, рядом неожиданно появился Байкал. Понурый, с грустной мордой. Погладила, как старого доброго друга. За разговорами и расставаниями про него-то и забыли. А он прощаться пришёл – добрый вислоухий пёс. 

Л. Фролова