№76 / 22.09.2010 г.
Как-то так сложилось, что журналистская судьба частенько преподносит мне удивительную возможность рассказывать о людях из поколения, чьи детство и юность выпали на военные годы. И как же они все похожи друг на друга своим каким-то неуемным оптимизмом, жизнелюбием, способностью не ожесточаться и сопереживать! Казалось бы, пропащее было время, опаленное огнем страшной вселенской битвы, когда изо дня в день думалось о куске хлеба, когда страх не иметь его вовсе пересиливал страх смерти, когда детские глаза видели, как расстреливают родителей, соседей, когда взрослелось не по годам… И они – подростки – воспринимали окружающую действительность как некую объективную данность, стараясь в меру своих детских силенок повлиять на нее. И вот эта рано сформировавшаяся жизненная позиция: всем миром против врага, победить и при этом выжить – определила дальнейшую судьбу. Никогда они не поддаются трудностям, не хандрят и не расслабляются. И вот что примечательно: если о ком-то говорят, то нет похвальней характеристики, умещающейся в одно слово: «трудяга». В принципе, о каждом из них, вышедших из тех огненных лет, можно сказать точно так же. А иначе б не восстановить нам страну из развалин, не быть нашему государству мощным и независимым. Вот так! Целое поколение достойных патриотов! Их теперь мало осталось. Скромны они не по статусу – так же не ропщут, так же любят жизнь. И если выпадает возможность вдруг поговорить, то вспомнят всё до мельчайших подробностей, покоряя собеседника поистине уникальной памятью. И это в такие-то годы!
 …Отыскать деревенскую усадьбу Ильи Гавриловича Коновалова – ветерана труда и колхозного движения – в деревне Барамыково нам удалось не так-то скоро. Всё никак не привыкну, что в сельской местности редко случаются привычные улицы с нумерацией домов и стройным логическим их расположением. Тут же – луга, овраги, поросшие кустарниками, садами. Там, смотришь, дом на пригорке, рядом – пустырь. Окрест – ни души. Вдалеке стадо коров и ребятня с кнутами. В другой стороне сгрудились несколько хаток, у изгороди – крапива с лопухами. А за ними – грунтовка, с островками сухой травы. Ведет нас, извивается желтой змейкой. Стоп! В зарослях сирени, яблонь, слив, за палисадником – дом, в голубую краску выкрашенный, с занавесками тюлевыми на небольших окошках. На стук в высокую калитку вышел хозяин, знакомимся и тут же, на улице присаживаемся возле дома на лавочке. Доброжелательный взгляд, в нем всегдашняя готовность поговорить с той стариковской непосредственностью и открытостью, которая присуща людям одиноким.
А тогда, еще до войны, их многодетная семья жила на хуторе Казачья Каменка. Только ребятишек было семь человек.. Жили шумно, дружно, хоть и не крепко богато. И вот, когда Илья 5 классов окончил, дядьки его, что в Москве проживали, стали к себе его звать. Отец не противился: пусть, мол, малец мир посмотрит. Да и ртом одним всё меньше будет. Вспоминает сейчас Иван Гаврилович тогдашнюю городскую жизнь и улыбается. Это нынче ему весело, а в тот год особо не радовался. Дядьки, правда, не обижали, деньги от него не прятали. Жили в бараках, километра два было до школы. А по пути не раз доставалось от местных драчунов. Помыкался так парень месяц–другой, а как отец в Москву приехал, так с ним и вернулся в свой родной хутор.
– Не по нраву мне та городская жизнь, – говорит Илья Гаврилович. – Дерутся, враждуют вечно. У нас в деревне всё по-другому…
И в самом деле началась у Ильи другая жизнь, можно сказать – самостоятельная. Выучился на тракториста и под стать отцу стал работать в родном колхозе «Большевик». Потом и хлеб на комбайне убирал. Работали в ту пору день и ночь в поле. Помнит, как молотили зерновые и услышали, как по деревне немцы на мотоциклах горланят… Тогда сердце-то и защемило. Отец на фронт ушел. А им горемычным много чего довелось пережить. С пацанами от фашистов по лесам скрывались, полицаи вынюхивали – немцам сдавали. Уйти от ссылки на чужбину так и не удалось. Сначала попал в лагерь в Польше, потом угнали в Германию, где работали на вагонно-ремонтном заводе. Жили в бараках, огороженных колючей проволокой в три ряда, на каждом углу – вышка с автоматчиком – воробей не вылетит. Пересчитывали каждого до пяти–шести раз в сутки. Кормили вареной брюквой и хлебом пополам с опилками. За любую провинность – 20 плеток, а кто не выдерживал – холодной водой окатят и опять хлестать. А расстреливали, вешали десятками. Удалось как-то момент улучить, группой человек пятнадцать решили в лес податься. В основном ночью шли, а как-то на рассвете американскую речь услышали… Первым делом накормили союзники, сигарет дали, консервов, галет. Потом – пересылочные пункты. А было такое, что пробирались к ним агитаторы из Власовской армии. Заманивали «послужить Родине». Правда, никто к предателю не пошел служить. А вот в одном таком «агитаторе» ребята наши узнали молодого человека, который в лагере переводчиком был. Володькой звали. Илья Гаврилович его хорошо запомнил. Да и узнал сразу, когда Володька этот под видом «цивильного» артиста подрядился концерты ставить. Наши ребята и доложили кому следует. Забрали власовца. Говорит Илья Гаврилович, что дали предателю тогда десять лет.
Вообще, говорит, всего насмотрелся. И зверств фашистских, а пуще того – холопского служения гитлеровцам отдельных наших элементов. Сколько люду нашего пострадало от доносов полицаев, старост, которые зачастую сами и смертные приговоры вражеские приводили в исполнение. Оттого хотелось скорее на фронт. Попал в артиллерийский полк. Война близилась к концу, а боевой дух русской армии и ее союзников был на высоте в ожидании победы. И каждый приближал ее, как мог.
После 45-го солдат Коновалов продолжал службу в армии. Но уже в другом качестве. Выучился на повара. Работал заведующим столовой. В 47-м вернулся в родной хутор. Дома ждали мать и старший брат. Отец погиб на фронте. Наступило новое время, отмеченное долгожданной победной радостью и другими, уже мирными буднями. Надо было обиходить заросшую бурьяном пашню. Косили, пахали на лошадях. Когда переехал с молодой женой в Барамыково, в колхозе дали ему новехонький колесный «ХТЗ».
– Горбатили мы тогда как следует… Откуда только силы брались? Молодые были. Приходилось корчевать – деревцами поля пошли. Потом засевали. Помню лето одно – то ли 48-й, то ли 49-й год был. Подрядились мы за трудодни по колхозам зерновые молотить. В Дурово, Ломакино, у себя дома… Жили в поле, чтоб время не тратить на переезды. А как дал, помню, град с куриное яйцо. Рожь так вся и накрылась. А мы-то от зерна трудились. Выжили на картошке, помидорах… Да не это и главное было – хотелось скорее жизнь мирную благодатную восстановить. Работали в две смены, без какого-то отдыха. Бывало, перекусишь один раз и валишься с ног, забывая, что не ужинал. А дисциплина в колхозе строгая была. Не дай Бог огрех какой на пахоте заметит председатель – всё, конец! Веточку востромит на твоей делянке – переделывай и за свой счет причем. И за керосин высчитают. Вот какие правила раньше были. Старались мы, в сроки укладывались на пахоте да и за качеством обработки почвы следили.
…Нахлынули воспоминания, как вешние воды. Не остановить, а только бы напиться свежести и былого упоения от труда праведного, от былого энтузиазма и глубокой веры в социальную справедливость. Говорит, говорит Илья Гаврилович – ветеран колхозного движения, торопится изложить заезжему гостю о своих горестях и радостях, о том, как жили, истово работали, горячо любили жизнь колхозную, родину свою малую.
Не без гордости вспоминает время, когда добивались достойных результатов в животноводстве. С середины 50-х возглавил Илья Гаврилович эту отрасль в родном колхозе. Дело в том, что по причине язвенной болезни врачи запретили ему работать на тракторе. Перестраиваться долго не пришлось: заботы по выращиванию свиней, уходу за лошадьми, коровами, телятами захватили полностью. И здесь Коновалов трудился, отдавая себя общественному производству без остатка. Доили коров, рассказывает, в то время вручную. Зато получали от каждой буренки по 15–20 килограммов молока. От одной свиноматки получали по 21 поросенку, а птицы было – видимо-невидимо. В Кулиге, вспоминает, была ферма на 5 тысяч кур-несушек. Одних только цыплят 2–3 тысячи разводили. Но, конечно, вкалывали, не считаясь со временем, забывая порой, что дома тоже есть хозяйство, семья, дети.
Кстати, они с женой Варварой Николаевной воспитали пятерых дочерей. Народились одиннадцать внуков, есть правнуки. Один из них уже в армию идет служить.
– Все хорошие, трудяги, – улыбается Илья Гаврилович.
– Наверное, все в папу, дедушку и прадедушку?
– Не знаю. Наверное. Только жена моя ушла в мир иной. Уж пять лет как померла. Тоскливо без нее. Родные скучать не дают. Дочки, зятья зовут в Ленинградскую область, в Рыльск. Только не по душе мне на этажах-то жить. Я простор люблю, землю…
– А одному-то как можно?
– А я и не один. Вон сады окрест какие, луга… Люди сено косят, девчата коров пасут – а мне и весело. Там чуть дальше живет бывший председатель колхоза имени Щорса Николай Романович Сухоруков, с ним общаюсь. Еще дальше, в саду, живут Вознесенские. Телефон, слышу, названивает: чего, мол, молчишь? Как дела? Отвечаю: нормально живу. В соседях у меня Володька Милых с женой. Держат хозяйство большое, голов двадцать коров одних. Трудолюбивые люди. Молодцы! У него косарка бурьян выкосит, а мне и любо. Дюже ж погано, когда всё в бурьяне…
Рассказал Илья Гаврилович, что живет он в курсе событий – в стране и в мире. Читает «Аргументы и факты», журналы разные, ну и, конечно же, любимую районку. Сколько, говорит, живу, столько выписываю.
Ну просто немыслимо! Кто ж в такие дебри еще и почту доставляет? Оказывается, не только газеты и журналы, а всяко-разно из провианта привозится пожилому человеку. Когда что закажет, но хлеб в обязательном порядке. А доброй феей в данном конкретном случае работает почтальон из Кулиги Татьяна Фомина. Заодно и пенсию с ветеранскими привезет. Не оставляют без внимания почтенного человека и работники Бобровского сельсовета, за что пенсионер несказанно всем благодарен.
…Кот Васька ластится к хозяину. Тот берет его на колени. Вот, говорит, видите – уже не один. Да особо и скучать некогда. Варенья наварил из смородины (сам собирал), из абрикосов, из малины. Кучу банок закрыл огурцов, помидоров, а буквально вчера болгарский перец по своему рецепту на зиму заготовил. Как-никак, а в юности поваром был. Был-то был, а 87 лет – это вам не шутки. А вот для Ильи Гавриловича возраст дело второстепенное. Важно, считает, как себя настроить. Одиночество – оно ведь для ленивых в тягость.
Пришла пора прощаться. Илья Гаврилович благодарит за то, что навестили старика, за беседу душевную. Улыбается, а на глазах слезы. Растрогался. А мы уверены, что эта минутная чувствительность скоро пройдет и вновь человек с нелегкой и интересной судьбой обретет уверенность и радость бытия. Оптимизма ему не занимать. Да и одиноким он себя однозначно не считает.
Л.Фролова
|
